Elena Nevzorova-Kmech

Uniwersytet Łódzki, Instytut Rusycystyki

Фразеологизмы в словарях польского преступного жаргона, изданных до 30-х годов XX века

Тема польского преступного арго1 в настоящее время не является одной из цен- тральных в польском и российском языкознании, однако нельзя говорить об угасшем к ней интересе. По-прежнему остаются актуальными вопросы, связанные с двуя- зычным лексикографированием жаргона, разработкой электронных баз данных по жаргону, изучением изменений, происходящих в арго.

Пристальное внимание обращается на этимологизирование жаргонных единиц. Мы в настоящей работе хотели бы обратиться к одному из аспектов данной пробле- мы, а именно рассмотреть фразеологические единицы, которые включены в сло- вари и словники польского преступного арго2, изданными в XIX – начале XX века,

1 В настоящей статье термины арго и жаргон трактуются как синонимичные вслед за позицией, из- ложенной в «Западноевропейские элементы русского воровского арго» Б.А. Лариным [1931: 114]: «... на протяжении своей изученной истории европейские арго много менялись, что нельзя строить ни определе- ния, ни общей теории арго на основе изучения лишь современных жаргонов (читатель уже заметил, что я употребляю термины «арго» и «жаргон» как синонимы...».

2 Обращаясь к польскому материалу, считаем необходимым упомянуть, что такие термины, как: żargon, argot, szwargot, grypsera, gwara, język, mowa, которые встречаются в лингвистических работах польских ученых, затрагивающих интересующую нас тему, также не находят единой трактовки [см. классификации социально-территориальных вариантов языка, предложенные К. Дейной, С. Урбаньчиком, А. Фурдалем, С. Грабясом, С. Каней и др.] А, например, Г. Улашин, который в начале XX в. проделал большой труд над собиранием и изучением преступного жаргона, писал, что термины żargon i szwargot не являются научными терминами, поэтому он склоняется к терминам «gwara» и «język». Лингвист также указывает, что в обиходе часто принято называть «język przestępców ... językiem złodziejskim, względnie gwarą złodziejską». Далее го- ворит, что «to nazwa niewłaściwa» и переходит к критике названий словарей А.Курки, В. Людвиковского и Г. Вальчака [Ułaszyn 1951: 26]. В настоящее время szwargot полностью исчез из научного обихода, żargon имеет

и попытаться их объяснить. До сих пор, по собранным нами данным, подобные попытки изучения этой области языкознания не предпринимались. Решительно, однако, нельзя заявлять о том, что историки языка не обращали внимания на фра- зеологию польского преступного арго указанного нами периода, но если и есть замечания по этому вопросу, то они носят спорадический характер.

Выбор нами период главным образом XIX в. – начало (до 30-х гг.) XX века обу- словлен тем, что именно тогда начала складываться традиция собирания и изучения польских тайных и условных языков, появляются их лексикографические описания. Как отмечает К. Эстрайхер во вступлении к своему труду «Szwargot więzienny”:

«Jesteśmy bardzo biedni w badaniu szwargotu. Materiał dotąd prawie żaden”3 [Estreicher 1903: 24]. Лингвист делает такое заявление, демонстрируя опыт описания польского арго в сравнении с другими западно-европейскими арго. Ученый (К. Эстрайхер) предпринимает попытку системного лексикографического описания тайноречия преступников и выявления первых письменных фиксаций польского арго. До на- стоящего времени установлено многое, не только благодаря К. Эстрайхеру, но также исследованиям, проведенным в ХХ и XXI веках. Итак, в работах указывается, что первые упоминания восходят к XVI в., а точнее к 1580 году, когда в книге преступ- ных дел города Казимежа, что под Краковом, были отмечены слова и выражения, которые относятся к воровскому арго, тогда определяемому словосочетанием

«wałtarska mowa” [Ułaszyn 1951: 64; Walczak 1993], или, как говорят Быстронь, а вслед за ним Геремек, к 1574 году, к которому восходят пятнадцать слов (опреде- ления отдельных монет, денег в целом, серебряных ложек, оружия, замков, палача, вора) [Geremek 1980].

К той же эпохе – XVI в. – относятся слова и писателя, а также впрочем и чело- века, который долгое время в Люблине по роду обязанностей судил преступников [см. «Worek Judaszowy» (1600)], Себастьяна Фабяна Клёновича (1545–1602), кото- рый в своем произведении «Flis» («Лесогон», в иной версии перевода «Лесосплав» (1595)), называемый В. Будзишевской, вслед за писателем, «шестнастовечным трактатом о специальных языках» [Budziszewska 1957: 8], писал: «Każde rzemio- sło ma swe obyczaje i swe przezwiska» и «Nawet i hultaje swój język mają». [цит. по Budziszewska 1957: 8].

Г. Улашин, С. Пигонь, ссылаясь на исследования А. Брюкнера, указывают на то, что в произведении Я. Юрковского «Tragedia o polskim Scylurusie i trzech synach koronnych ojczyzny polskiej, żołnierzu, rozkośniku i filozofie, których imię Herkules, Parys, Dyjogenes» (1604) встречаются элементы преступного жаргона и жаргона лесосплавщиков. С. Пигонь во вступлении к изданию «Трагедии...» указывает на продемонстрированное автором богатство разговорного языка. Исследователь также

пейоративную окраску и использовался для обозначения речи людей из маргинальных и деклассированных групп, в том числе воров, хулиганов и других преступников (Kania, 1995: 8) и вместо них часто применяется широкий термин gwara, который является доминантным в работах по субстандарту, а также термин argot [см. Kania 1995: 14]. Grysera – это заимствованное слово из немецкого языка (Grips – разг. ум), обозначающее в польском языке тюремный жаргон.

3 Мы очень бедны в изучении арго. Материал до сих почти никакой (здесь и далее перевод наш. Е. Н.-К.).

пишет о том, что произведение изобилует паремиями, описаниями народных обычаев, упоминанимаями о приметах, бытующих среди преступников в XVII в. (в частности о волчьем хвосте, который приносит удачу [Pigoń 1949: 10]. К переизданию 1949 г. прикладывается словарик, в котором даются объяснения некоторых из непонятных в настоящее время для большинства носителей языка слов. Из опроса следовало, что к таким из фрагмента беседы пьяницы Матыса и вора Ктося относятся, напр.: spasna giełda, pastuga, trzesca, blesca, rogietkę, przykłosnę, biedkę, kierstrąga, skornego, głyczałżeś, jatrznice, sak, nogieć, kropiha, uchybnął, grzeblisko, spodyn, skwira, Pando- lach, Mezurkach, naskrę, gdusce, gield, wrzępoli, przewierzgnę, ściosła, среди которых к «жаргонно-разговорным» той эпохи приписываются: bazdandarzowie, brachu, niech się sypie, pastuga siedła, spasna giełda, przykłosnę, głyczałżeś, kropihę, uchybnął, zwalmy dziś co z grzędy, ktoś sprysnął gield z sklepiów, wrzępoli, przewierzgnę, ściosła, panic się wali, pójdźmy skokiem. Не все однако приводятся в указанном выше словарике. По- пытка интерпретации была предпринята А. Брюкнером, на которого при толковании некоторых единиц (bazdanrzowie, rogietka, przykłosnąć и др.) делается ссылка. Объ- яснения, хотя и с большой долей сомнения в их точности, даны фразеологическим оборотам: spasna giełda ‘прибыль, от которой можно поправиться’ [Pigoń 1949: 63] (ср. А.Брюкнер приписывает слову giełda значение ‘прибыль’; у Б. Линде (II, 43) на- ходим, что giełda – это ‘карчма’; слова разбойника Ктося в ответ Матысу на призыв: Nalej, rozlej, niech się sypie [niech się leję – комментарий наш]|| Na krasnego [pęknego] pana stypie», – звучат: «Naszać toteż spasna giełda|| Gdy pastuga pana siedła», – из чего первую часть можно понимать, как ‘и мы тоже получим при этом и есть, и пить [нам тоже будет чем поживиться (?)]’); pastuga kogoś siedła ‘кого-то смерть забрала’ (Pigoń: pastuga (вслед за Брюкнером) ‘смерть’ (65); siedła (gwar.) ‘забрала, придави- ла (по А. Брюкнеру)’, С. Пигонь делает предположение, что, может, следовало бы читать sjedła или zjedła ‘съела’ (66); przykłosnę swą biedkę ‘przykłosnąć ‘пригладить, приодеть’ (66) – ‘приоденусь’ [ср. предположительно, przykłosnąć связано с: 1. kłos ‘колосок’ (Брюкнер комментирует это слово немецким abmurksen ‘исхудавший’; kłosać = kłusać ‘1. бежать рысью, 2. бежать, спешить’ [MSZP 2003: 100]; 3. kosnąć = kostnąć ‘становиться как кость, деревенеть, закостенеть’ [MSZP 2003: 106], но тогда значение слова и выражения было бы иное: ‘прогнать беду’. Этому выражению предшествует следующая фраза: «Mam trzesca blesca rogietkę|| Przykłosnę w ranek swą biedkę», в которой trzesca-blesca rogietka ‘рубашка (одежда) некоего неизвестного покроя [ср. русск. треск, блеск и современное разговорное выражение шик-блеск’; rogietka образованное с помощью замены звуков слово от rokieta, rokietka ‘роккетто (часть облачения римского папы, а также элемент облачения ктолического еписко- па)’] (66, 67). Представляется таким образом, что przykłosnę – это замаскированное przysłonę ‘заслоню, прикрою’. В тайных и условных языках такие формы образования слов, как замена одного звука другим, вставки звуков в середину слова, замены звков слова маскировочными сочетаниями звуков, перестановка звков, с добавлением зву- ков и слогов, используются часто [Грачев 1992: 7]. Также включаются с объяснения выражения: nogieć ci ją dał ‘а черт ее побрал’ (65); sprysnąć gield ‘украсть деньги’ [где sprysnąć (gwar.) (67), gield (niem.) (63)].

Б. Гэрэмэк называет также старопольскую драму «Perygrynacya dziadowska» (1614), где имеется свидетельство о тайном языке нищих (mowa wałtarska, mowa libij- ska) [Geremek 1980: 18–19]. Язык бродяг в значительной мере пополнил преступное арго [см. напр., Грачев 2005].

Преступному арго было, как кажется, в польской лингвистике посвящено наиболь- шее внимание (но достаточное ли?), в отличие от иных жаргонов. Общеизвестными являются работы Г. Улашина, а в частности, «Język złodziejski» [Ułaszyn 1951 (что касается года издания этой работы, стоит оговориться, а именно: основная часть ма- териалов – это материал лекций, прочитанных ученым в 1926–1933 годах в Познани],

«Przyczynki leksykalne 1. Gwara złodziejska z około roku 1840» (1930, в которых ученый пишет о том, что роман Русецкого «Tajemnice Warszawy» (1844), позволил ему гово- рить о самом раннем и достаточно полном словаре современного (в отличие от языка XV–XVII в.) языка преступников [Ułaszyn 1951: 11]. Безусловно, лингвист делает оговорку, что в 1778 г. в «Gazecie Warszawskiej» появилось несколько преступных жаргонизмов из этого произведения, но не все, которые там встречаются – Г. Улашин выявил 170 единиц [Ułaszyn 2009: 47]. Впрочем, думается, сам автор романа помог ученому в этом деле, выделяя курсивом жаргонизмы, используемые преступниками, шулерами, и приводя дополнительно в скобках их значение. Однако, Русецкий делает это непоследовательно, кроме того, толкования, которое он дает, не всегда вполне хватает для понимания слова или выражения [Ułaszyn 2009: 48]. Данные элементы были восполнены Г. Улашиным в словарике, приведенном в «Przycinkach leksykalnych» [Ułaszyn 2009: 51–71] После этого «словаря» было опубликовано несколько различных по содержанию и качеству описания лексикографических работ, среди которых, упо- мянутый в начале, «Szwargot więzienny» К. Эстрайхера, изданный сначала в качестве небольшого сборника (в 1859 г. и 1867 г. в газетах: «Rozmaitości Lwowskie» и «Gazeta Polska» соответственно), а также незаменимые для жаргонологов «Słownik mowy złodziejskiej» А. Курки (1896, 1899, 1907), «Żargon mowy przestępców. «Blatna muzy- ka». Ogólny zbiór słów gwary złodziejskiej» В. Людвиковского и Г. Вальчака (1922);

«Słowniczek gwary partyjnej w Królewstwie Polskim» Л. Василевского (1912). Недавно

был также представлен М. Раком в статье «Kilka uwag o socjolekcie przestępczym polszczyzny przedwojennego Lwowa» (2016) словарик Северина Удзели, являющийся частью работы «Żargon złodziejski we Lwowie» (1892).

Собирание жаргонных слов и выражений происходило и по-прежнему происходит разными путями. В XIX в. источником служили как литературные произведения, основанные порой на фактах криминальных историй, статьи в газетах, дневники и воспоминания авторов, как заключенных, так и сотрудников полиции, о тюремной жизни, документы: протоколы допросов, обысков и т.п. Авторы словарей использовали также в корпусах слова и выражения, зафиксированные в лексикографических трудах предшественников. Однако не всегда ясно, какой материал использовали составители. Например, В. Людвиковский, Г. Вальчак в предисловии пишут, что они обращались к словарям К. Эстрайхера, А. Курки, Л. Курнатовского. О Л. Курнатовском упоминает и В. Будзишевская, однако ни она, ни авторы польской «Блатной музыки» не дают никаких библиографических данных о словаре известного в начале ХХ века сотрудника

Государственной полиции. В 30-е гг. были изданы детективы Л. Курнатовского, но лексикографических описаний преступного арго, сделанных им, нами обнаружено не было. Подобно тому, что сделал Г. Улашин с произведением Русецкого, можно было бы составить такой словарь на основании единиц, заключенных в кавычки, и некоторых примечаний к ним, приведенных у Л. Курнатовского в скобках. Однако, фиксация им арготизмов приходилась бы на середину и вторую половину 30-х гг. ХХ века.

На базе текста произведения Густава Даниловского „Wrażenia więzienne” (Lwów 1908) составил словарик тюремного жаргона лингвист Я. Лось. Материал был опу- бликован в журнале „Język Polski” в 1913 г. (z. 10)

Названные работы отличаются по времени издания, материалу, который в них содержится, по способу его представления и описания. Подходы зависят от целей, которые ставили перед собой авторы, а также и от профессиональной подготовки составителей. Общим для всех из них является то, что стимулом для собрания жаргона явилось требование в необходимости знания, а скорее понимания, тайной лексики и фразеологии теми, кто работает в полиции или же так или иначе офици- ально связан с ее деятельностью.

Так, для К. Эстрайхера, филолога-лингвиста, библиографа, энциклопедиста, это был заказ. Он пишет:

U schyłku krakowskiej Rzeczypospolitej zajęcie w sądzie nie przeciążało pracą, a do- starczało sposobności do rozwinięcia samodzielnych badań. Zwierzchnik mój, wyrę- czając się, powierzył mi na zaczątek kryminalnej karyery sprawę, niezmiernie zawiłą, morderstwo w drodze do Mogiły, dokonane na żydówce, dokonane przez młodego wożnicę. Winowajca nie przyznawał się… (1–2)4

Язык в данном случае – это инструмент, которым специалист должен владеть, чтобы справиться с порученными ему обязанностями. Лингвистическое чутье К. Эстрайхера не подвело: в процессе, о котором пишет ученый, свидетелей не нашлось, и необходимо было собирать доказательства. Эксперт заметил в речи подозреваемого слово perłа, которое означало не что иное как ‘binda żydowska’ [Estreicher 1903: 2], т.е. досл. ‘еврейская банда (от binda ‘повязка; подвязка для усов, волос; лента’ (ср. пол. bandaż ‘бинт’. У Б. Линде – для толкования binda приводит- ся, в частности, banant (идиш) ‘связывать’ [I: 110]. Ст. Каня отмечает, что binda – из немецкого ([995: 50], что binda прест. ‘галстук’, тюрем. ‘повязка узника’. До сих пор в традициях преступно-тюремного мира сохралилась традиция обозначать принадлежность к определенной группировке или срок заключения при помощи татуировок в форме повязок на руке). Не можем точно сказать, что произошло, но исследователю уже грозил czerwony kogut, т.е. ‘поджог’ (в своем словаре он пишет kogut ‘(львовское) огонь, – wystawić czerwonego koguta ‘поджечь’, при этом заме-

4 На закате существования краковской Польши занятия в суде не были обременительны, тем не ме- нее предоставляли возможность для развития своих научных изысканий. Мой руководитель, используя мои данные, доверил в начале моей карьеры в криминальных службах нерешенное дело, чрезвычайно спорное и сложное, а именно: убийство еврейки, которое совершил некий извозчик на пути в село Могила... (фил. перевод наш – Е. Н.-К.).

чает, что чешское kohaut имеет значение ‘жандарм’ [Estriecher 1903: 59], думается, что последнее значение не могло «поразить» сотрудника полиции, тем более, что в в словаре находим puścić piwnika tj. kogucika ‘сжечь’ [Estriecher 1903: 102] (ср. в Боль- шом словаре русского жаргона (стр. 431) пустить красного петуха, которое авторы связывают с заглавным словом петух. 15-ое значение ‘(угол. мил.) поджог’ (431)). Все угрозы свидетельствуют о поджоге, у В.Ф.Трахтенберга находим выражение красный галстух (взять кого под красный галстух) ‘перерезать горло [Брейтман: 112; [Трахтенберг: 11] и, может, такой расправой грозили осужденные).

Авторы других словарей были сотрудниками полиции: А. Курка – львовский полицейский, управляющий следственными изоляторами, работающий сначала в отделе безопасности, а затем в качестве секретаря антопометрического отдела, занимающегося вопросами лиц, стоящих на учете в полиции; В. Людвиковский – инспектор главной комендатуры государственной полиции в Варшаве, Г. Вальчак – подинспектор главной комендатуры государственной полиции в Варшаве. Их заданием было составление сборников арготизмов, используемых преступниками. Словари должны были служить помощью судам и органам безопасности при ведении следствия и вынесении приговоров.

А. Курка опубликовал свой преступно-польский и преступно-еврейский словарь в трех изданиях – в 1896, 1899, 1907 годах. По сравнению с первым, каждое последующее издание было пополнено новыми единицами: если первое содержит 254, то второе – 380, а третье – 795 [Kurka 1907: 4]. Сбор материала происходил с большим трудом, поскольку непосредственный метод не всегда давал нужные результаты: А. Курка, расспрашивая преступников о значении слов и выражений, зачастую, особенно в самом начале со- ставления сборника, сталкивался с тем, что заключенные давали специально ложное толкование. Трудность также заключалась и в том, что необходимо было определить характер непонятных единиц, т.е. отделить те, которые являются принадлежностью преступное арго от тех, которые относятся к просторечным и диалектным. По мнению В. Людвиковского и Г. Вальчака, с этим заданием А. Курке удалось справиться. Авторы

«Блатной музыки» не без оснований считают собрание А. Курки более авторитетным, чем работу К. Эстрайхера, в которой, по их мнению, содержится большое количество единиц, не относящихся непосредственно к преступному арго. [Ludwikowski, Walczak 1922: III] Не будучи лингвистами, они, как было сказано выше, составили свой сборник

«преступных» арготизмов. Их целью было создать создать еще одно средство при ведении следствия, которое было бы также важно, как дактилоскопия, химическая, графологическая экспертиза, использование поисковых собак и др. Они пишут:

Gdy zaś jednym z wykładników kultury każdego narodu jest jego język, tak analogicz- nie jednym z wykładników kultury, (zwyczajów, pojęć etycznych, estetycznych itd.) przestępcy jest jego sposób wyrażania się czyli mowa, której znajomość przyczynić się może przeto częstokroć do ustalenia motywów czynu, a temsamem szybkiego wykry- cia przestępcy [Ludwikowski, Walczak 1922: II]5.

5 Если одной из составляющих культуры каждого народа является его язык, то, аналогично этому, одним из составляющих культуры (обычаев, этических норм и т.д.) преступника является его способ выражаться, т.е. арго, знание которого может зачастую помочь для определения мотивов преступления, и благодаря этому способствовать быстрому раскрытию преступления (перевод наш – Е.Н.-К.).

В отличие от предшественников В. Людвиковский и Г. Вальчак неполностью сами занимались сбором материала, а использовали свои служебные контакты, т.е обращались за помощью к начальникам тюрем в Польше, а также использовали уже изданные, уже упомянутые сборники. В словаре авторы расставляют соот- ветствующие пометы, указывающие на место расположения тюрьмы, из которой был предоставлен материал, и делают ссылки на словари К. Эстрайхера, А.Курки, Л. Курнатовского, Я. Баха, из которых были взяты слова и выражения.

Сборник С. Удзели, этнографа и популяризатора народной культуры и фоль- клора Малой Польши, – это рукописный текст 1892 г. (6 листов), который состоит из 2 частей и приложения. На двух листах находится выписка из «Газеты Львов- ской» (Gazeta Lwowska) (Nr 62) от 17.03. 1892 г. В нем содержится важный, высоко также оценный К. Нитшем, материал, касающийся польского преступного арго (Rak, 2016: 133).

Итак, рассмотренные словари, словники, сборники и т.д. имеют свой характер описания языкового материала. Ни одна из работ не дает никаких данных о том, что какие-либо единицы являются фразеологизмами. Это понятно, поскольку не было это главной целью составителей. Авторы приводят обороты, выражения, которые являются при их расшифровке свободными словосочетаниями (ср. iść na spacer, iść na łowy itd. – iść na coś (na kimel, na klawisz, na kluczyk, na lewo, na lipko, na lipkę, na mojkę, na pajęczynę, na pasówkę, na pietrzaki itd.) ‘идти красть (вторая часть – это арготизмы, называющие различные виды кражи)’; zmiatać pajęczyny – zmiatać (во- ровское) ‘красть’ и pajęczyny (воровское) ‘белье’; другие относятся к трансформиро- ванным фразеологическим оборотам – dookoła Macieju ‘пожизненное заключение’

/ в литературном языке ‘постоянно, по кругу’; ruski miesiąc ‘год’ от ruski rok ‘очень долго’; drzeć gardło ‘хвастаться’ от drzeć gardło ‘кричать’; figla zrobić ‘убежать’ от figle stroić/wyrządzać ‘подшучивать’; третьи – заимствованными из других языков: szamowar kipi ‘цилиндр (головной убор)’ от русск. не ФЕ самовар кипит, но преи- мущественно из идиш: fenster hojche ‘больница’, giter chusen ‘глупый вор, дурак’, gitmorgen winszen ‘красть утром’ и др., а также другие способы, которые приводят- ся М.А. Грачевым и В. М. Мокиенко во введении к «Историко-этимологическому словарю. Русский жаргон» [2008: 4]. Иными словами, все единицы подходят под определение фразеологического неологизма, выработанное членами Петербургского фразеологического семинара, и сформулированное В. М. Мокиенко: «Фразеологиче- ские неологизмы – это не зарегистрированные толковыми словарями современных литературных языков устойчивые экспрессивные обороты, которые либо созданы заново либо актуализированы в новых социальных условиях, либо образованы трансформацией известных прежде паремий, крылатых слов и фразем, а также сочетания, заимствованные из других языков» [Мокиенко 2002: 66].

Методом сплошной выборки нами было собрано 2 ФЕ (фразеологические единицы) – С. Удзели (1892), 14 – из словаря Г. Улашина (составленного на базе произведения Русецкого (1844)), 3 – Й. Яворского (1901), 11 – А. Ландау (1902); 200 – из работы К. Эстрайхера (1903), 92 – единиц из последнего издания (1907 г.) А. Курки, 2 – у Я. Лося (1913 на материале 1908), 378 – из словаря В. Людвиковско-

го, Г. Вальчака (1922). Последнее из упомянутых, как видно, наиболее богатое по количеству единиц. Причина уже была указана выше, а именно: некоторые обороты были перенесены из других словарей. Из последнего издания К. Эстрайхера с слов- ником В. Людвиковского, Г. Вальчака совпадают 45 единицы; А. Курки 61 единица. Словарь польской «блатной музыки» не точно или вообще не фиксирует единицы из работ К. Эстрайхера и А. Курки. Напр., при сопоставлении с последними изданиями работ упомянутых авторов находим, напр., что при buchacz dusiciel; buchacz pająkowy нет указания на них; а встречающиеся выражения: buchacz metr; buchacz pukający na dzień dobry (единиц из того же семантического ряда) – не включены в словарь (как нам кажется, это обусловлено их оказавшимся окказиональным характером при проводимом авторами опросе). Наряду с подобными выражениями: buchacz dolinowy; buchacz funio; buchacz hołotnik; buchacz klawiszarz; buchacz potokowy; buchacz skokowy; buchacz szabrowy; buchacz wichrowy; названные обороты называ- ют разных по специализации воров (buchacz ‘вор’ от zbuchcić ‘украсть’ (Rusiecki), (SW – Słownik Warszawski), buchnąć – ‘украсть’ (Estreicher), что от buchnąć ‘сильно выбиваться’, buchać kogo ‘бить кого-л. сильно палками’ (Linde, I, 189), – ср. русск. арго бугай ‘кошелек или бумажник, служащий «бугайщику» для подбрасывания; кошелек; бумажник (со ссылкой на словарь Потапова)’ [Грачев 2003: 107); бугай- щик ‘вор, крадущий при посредстве кошелька или бумажника, подбрасываемого на улице’ от бугать ‘подкидывать кошельки бумажники’ [Грачев 2003: 107], с теми значениями в словаре В.Ф. Трахтенберга [1908: 6, 7].

Сравним единицы, выбранные Г. Улашиным (его материал (1844) считается пер-

вым современным собранием польского преступного жаргона), с тремя популярными по данной теме изданиями польского преступного арго:

Фразеологизмы в словарях польского преступного жаргона…             

81

                   Elena Nevzorova-Kmech

82   

Фразеологизмы в словарях польского преступного жаргона…             

83

                   Elena Nevzorova-Kmech

84   

                         Фразеологизмы в словарях польского преступного жаргона…                 

Как видим, из соспоставления лишь два фразеологизмы сохранились с середины XIX в. budować wystawę и holować na grandę, и другой в несколько измененном виде – zmiatać pajęczyny | pajęczynę omieść na wierzchołku. Остальные фразеологизмы не дошли в той форме, в какой они присутствовали у Русецкого, однако отдельные компоненты отмечаются в рассматриваемых словарях. Не означает это того, что данные выражения не функционировали в преступном арго в конце XIX – начале XX в. Причины их не включения в словари могут быть следующие: 1. Выражение не было зафиксировано, 2. Выражение не отнесено к разряду арготических, 3. Вы- ражение не является фразеологически связанным.

Дальнейшее изучение польского преступного арго позволит точнее установить временные рамки употребления отдельных фразеологизмов, даст возможность точнейшего их этимологизирования, а также будет способствовать точнейшему описанию и паспортизации в сводном словаре польского жаргона.

Литература

Горбач О., Арго в Украïнi, Львiв 2006.

Грачев М.А., Язык из мрака. Блатная музыка и феня, Нижний Новгород 1992. Грачев М.А., Словарь тысячелетнего русского арго, Москва 2003.

Грачев М.А., Мокиенко В.М., Русский жаргон. Историко-этимологический словарь, Москва 2008.

Ларин Б.А., Западноевропейские элементы русского воровского арго // „Язык и литера- тура, Ленининград 1931, Т. 7, с. 113–130.

Мокиенко В.М., Проблемы европейской фразеологической неологики // „Słowo. Tekst. Czas

VI. Nowa frazeologia w nowej Europie”, pod red. M. Aleksiejenki, W. Mokijenki, H. Waltera, Szczecin–Greifswald 2002, s. 63–79.

Мокиенко В.М., Никитина Т.Г., Большой словарь русского жаргона, Санкт-Петербург 2000. Приемышева М.Н., Тайные и условные языки в России XIX в., ч. I–II, Санкт-Петербург

2009.

Трахтенберг В.Ф., Блатная музыка. («Жаргон» тюрьмы), под ред. и с предисловием И.А. Бодуэн-де-Курненэ, Санкт-Петербург 1908.

Bruckner A., Polnish-russische Intermedien des XVII Jahrhunderts // „Archiv fur slavische

Philologie XIII”, 1891, s. 224–236, 398–417.

Budziszewska W., Żargon ochweśnicki, Łódź 1957.

Dejna K., Ile mamy języków polskich, // „Język Polski”, nr 1, 1980, s. 30–43. Estreicher K., Szwargot więzienny, Kraków–Warszawa 1903.

Geremek B., O językach tajemnych, // „Teksty: teoria literatury, krytyka interpretacja”, nr 2(50), 1980, s. 13–36, http://bazhum.muzhp.pl/media//files/Teksty_teoria_literatury_krytyka_inter- pretacja/Teksty_teoria_literatury_krytyka_interpretacja-r1980-t-n2_(50)/Teksty_teoria_lite- ratury_krytyka_interpretacja-r1980-t-n2_(50)-s13-36/Teksty_teoria_literatury_krytyka_in- terpretacja-r1980-t-n2_(50)-s13-36.pdf.

  85   

                           Elena Nevzorova-Kmech                 

Kania S., Słownik agrotyzmów, Warszawa 1995. Kurka A., Słownik mowy złodziejskiej, Lwów 1907.

Ludwikowski W., Walczak H., Żargon mowy przestępców. „Blatna muzyka”. Ogólny zbiór słów gwary złodziejskiej, Warszawa 1922.

Łoś J., Słowniczek gwary więziennej, „Język Polski”, I. 10, 1913, s. 296–298. MSZP – Mały słownik zaginionej polszczyzny, pod red. F. Wysocka, Kraków 2003.

Maisel W., Poznański słowniczek żargonu złodziejskiego z XVI wieku, [w:] „Język Polski”, XXXVI, Zesz. 1, 1956, s. 74–75.

Nowa księga przysłów i wyrażeń przysłowiowych polskich. W oparciu o dzieło Samuela Adal- berga opr. zesp. red. pod kier. J. Krzyżanowskiego, t. 1–4, Warszawa 1969.

Pigoń S., Wstęp, [w:] Jurkowski J., Tragedia o polskim scylurusie i trzech synach koronnych ojczyzny polskiej, Kraków 1949, s. 3–14.

Rak M., Kilka uwag o socjolekcie przestępczym polszczyzny przedwojennego Lwowa, „So- cjolingwistyka”, nr 30, 2016, s. 133–145.

Słownik języka polskiego, pod red. B. Linde, t. 1–6, Warszawa 1994–1995 (reprint wydania II, Lwów 1854–1860).

Stępniak K., Słownik tajemnych gwar przestępczych, London 1993. Ułaszyn H., Język złodziejski. La langue des voleurs, Łódź 1951.

Ułaszyn H., Przyczynki leksykalne. Gwara złodziejska z około roku 1840, [w:] Ułaszyn H.,

Studia onomastyczne i socjolingwistyczne, Poznań 2009, s. 46–61.

Wilkoń A., Typologia socjolektów, [w:] „Socjolingwistyka”, t. VIII, pod red. W. Lubasia. Wrocław–Warszawa–Kraków–Gdańsk–Łódź 1988, s. 83–94.

Walczak B., Najstarszy słowniczek gwary złodziejskiej, https://wbc.macbre.net/document/5611/ najstarszy-polski-sowniczek-gwary-zodziejskiej.html.

Abstract

Phraseologisms in the dictionaries of the Polish criminal jargon issued to the 1930s

This article provides an overview of the dictionaries of the Polish criminal jargon, which were published before 1930s. Particular attention is paid to the dictionaries and works of the 19th century, because it is at this time that most of the works of such authors as Estreicher, Kurka, Ludwikowski and Walczak appeared. A special place is given to the description of the work of G. Ulashin, who, on the basis of the work of K. Rusiecki, compiled a dictionary reflecting the criminal jargon of the 1840s. We also consider the phraseological units that were selected from the lexicographical works of the authors mentioned, as well as that of S.Udziela, J. Łoś,

J. Jaworski and A. Landau. We attempted to compare four dictionaries from the point of view of the content of some phraseological units in them, and also to explain the reasons for the discrepancies. The analysis data are given in the table. There we give the assumptions about the origin of the units.

Keywords: phraseology, criminal argo, etymology, Polish lexicography

  86